Love of My Life. На всю жизнь - Страница 27

Все начали добродушно подшучивать над организаторскими способностями Анжелы, о которых уже ходили легенды. Сидящий во главе стола Маурицио голосом Марлона Брандо жаловался на то, что он чувствует себя крестным отцом. Это была старая шутка, но именно благодаря ей я почувствовала себя более комфортно.

Я сидела по правую руку от Маурицио, рядом со Стефано. Прямо напротив меня сидели Лаура и Натали. Марка я не видела — он сидел по мою сторону стола, но в другом конце.

Мы произнесли короткую молитву и пустили по кругу большие круглые тарелки с bruscetta, собственноручно изготовленными Фабио. Этому крупному красивому мальчику пришлось оставить школу в семь лет, потому что учителя классифицировали его как «умственно неполноценного», но он был гением на кухне. Однажды репортер светской хроники из «Уотерсфорд Ивнинг Эко» позвонила в «Маринеллу», чтобы договориться об интервью с человеком, которого она назвала «Портистонским Риком Штайном». Маурицио тогда с трудом удалось отделаться от нее. Он не мог допустить, чтобы журналисты узнали правду о Фабио и раструбили об этом в газетах. Когда я вспоминала все те мелкие гадости, которые в детстве делала этому милому ребенку, мне становилось очень стыдно.

Я ела моцареллу и bruscetta с острым соусом, и мне казалось, что если у счастья есть вкус, то он должен быть именно таким. На какое-то время я даже забыла, кто я такая, и просто получала удовольствие от того, что являюсь частью шумной дружной семьи, которая собралась за общим столом. Но рука Маурицио коснулась моего запястья, и я вернулась с небес на землю.

— Извини, Оливия, я не хотел тебя испугать. Тебе какого вина — белого или красного?

Я подняла глаза и встретилась взглядом с Натали. Она наблюдала за мной.

— Спасибо, Маурицио, но я лучше выпью воды, если ты не возражаешь.

Маурицио покачал головой.

— Возражаю. Только не сегодня. Неужели ты лишишь меня удовольствия выпить с одной из четырех моих любимых невесток? Если ты не хочешь выпивши садиться за руль, то сегодня можешь переночевать здесь.

На лице Натали появилось такое выражение, что стало понятно — ночевать в «Маринелле» я останусь только через ее труп.

Маурицио взял в каждую руку по бутылке и показал мне.

— Выбирай.

— Тогда налей мне красного.

— Прекрасный выбор, дорогая. Прекрасный выбор. — Маурицио наполнил мой бокал. — Должен тебе сказать, Оливия, что ты сегодня прекрасно выглядишь.

Я подняла бокал.

— А ты, Маурицио, сегодня врешь как сивый мерин.

Внимательно прислушивавшуюся к нашему разговору Натали даже передернуло от такой фамильярности. Но сам Маурицио весело рассмеялся и нежно обнял меня.

Я обернулась к Стефано и подняла бокал за Фабио, который принимал заслуженные комплименты своим кулинарным талантам. Напротив Маурицио, на другом конце стола сидела Анжела, как всегда сдержанная и спокойная. Ее искренне радовало, что уже в который раз удалось собрать всю семью вместе, и даже мое присутствие не могло испортить ей настроение. Она решила не обращать внимания на эту ложку дегтя в бочке меда.

Дети вскоре забыли о том, что из-за отсутствия дяди Луки сегодняшний сбор семьи должен быть несколько печальным, а по мере того как опорожнялись бутылки с вином и опустошались тарелки с едой, об этом стали забывать и взрослые. Голоса за столом становились все громче, и постепенно все окончательно расслабились. Даже Натали.

Я была рада тому, что моим соседом по столу оказался Стефано. Среди братьев Феликоне он был интеллектуалом. Высокий, худой, с крупным носом, широкой улыбкой и добрым сердцем, Стефано больше других братьев был похож на своего отца. Он получил докторскую степень и преподавал в Лондонском университете. Проживая в одном городе, мы с Лукой много времени проводили со Стефано, Бриджет и их детьми. Бриджет тоже была очень славной. Ужасная фантазерка, она носила сережку-гвоздик в ноздре и любила вспоминать о своей бурной молодости. Она хранила фотографии марша-протеста против крылатых ракет в Гринэм Коммон, и ее несколько раз арестовывали за участие в демонстрациях. Она протестовала против всего — против вырубки деревьев, против депортации нелегальных иммигрантов, против экспорта говядины и тому подобное. Стефано обожал свою жену, она отвечала ему взаимностью, и у них были прелестные дети. Бокалы снова наполнили, и официанты поставили перед нами небольшие мисочки с макаронами, заправленными нежнейшим, невероятно вкусным соусом. Стефано и Маурицио наперебой ухаживали за мной, не позволяя ни на секунду погрузиться в свои мысли или почувствовать себя одинокой.

К тому времени как принесли мясо, я уже настолько наелась, что даже смотреть на него не могла, хотя украшенное блестящими от оливкового масла темно-зелеными листьями салата, зернышками граната и дольками апельсина блюдо было весьма живописным. А потом Стефано поправил очки и спросил меня, когда я собираюсь вернуться в Лондон.

— Нам тебя не хватает, Лив. Ты должна вернуться, — сказал он. Даже не глядя на противоположную сторону стола, я почувствовала, как напряглась Натали, прислушиваясь к нашему разговору.

— Не сейчас, — ответила я, накручивая на вилку лист салата. — К тому же на прошлой неделе мне звонили из агентства. Они уже сдали дом. Так что мне в любом случае некуда возвращаться.

— Что значит — некуда? — удивленно спросил Стефано. — Ты можешь жить у нас. Конечно, мы будем третировать тебя и обращаться, как с бедной родственницей, наши дети настоящие маленькие монстры, к тому же в нашем доме никто не убирает за собой в туалете, но мы будем очень тебе рады.